А алебастровый мир достаётся мне. Ну куда мне его девать?
Состояние крайней усталости - как песок. Выгораешь в сухое и белое, рассыпаешься в жгучую пустоту внутри.
В самом конце обычно хочется плакать и к маме.
А посредине, совершенно внезапно, совсем ненадолго, могут придти слова и лица.
Когда я обнимаю Грина при встрече или прощании, он высвобождается почти сразу. Каждый раз я ощущаю укол огорчения - моего кредита доверия хватает лишь на пару секунд. Поэтому иногда, время от времени, я закрываю глаза, чтобы представить себе огромное тёплое облако - и отправить его в сторону Москвы.
Наверное, в Акире я люблю абсолютно всё. Но больше всего люблю когда он смеётся. Совсем немного знаю людей, чей смех похож на ворох золотистых искр. И ощущаю счастье, как в детстве, когда смеялся папа.
Неважно, где находимся мы с Тинкой: смотрю ли я на неё издалека, посреди большой компании или мы в два лица жрём что-нибудь под киношечку у меня дома - меня окутывает лёгкое, огромное как воздух, чувство Красоты. И там, внутри себя, я прыгаю, я машу руками и громко кричу «Смотрите!». Что, впрочем, совсем не обязательно. Потому, что все и так смотрят.
Из всех наших разговоров с Эарвинг об эльфах, музыке, книгах, кино, чувствах, творениях, котах, снова об эльфах, я больше всего люблю те, которые мы болтаем, сидя на кухне. За едой, готовкой или просто так. О всякой чепухе, бывает, болтаем.
Однажды Лис подошёл ко мне, сам, и, прислонившись лбом к моему лбу, постоял так немножко. Самое драгоценное воспоминание.
Рамил умеет пищать тонким противным голосом, который действует на меня как палец из анекдота - я слышала его уже много раз, но каждый раз ничего не могу поделать и смеюсь как помешанная.
В самом конце обычно хочется плакать и к маме.
А посредине, совершенно внезапно, совсем ненадолго, могут придти слова и лица.
Когда я обнимаю Грина при встрече или прощании, он высвобождается почти сразу. Каждый раз я ощущаю укол огорчения - моего кредита доверия хватает лишь на пару секунд. Поэтому иногда, время от времени, я закрываю глаза, чтобы представить себе огромное тёплое облако - и отправить его в сторону Москвы.
Наверное, в Акире я люблю абсолютно всё. Но больше всего люблю когда он смеётся. Совсем немного знаю людей, чей смех похож на ворох золотистых искр. И ощущаю счастье, как в детстве, когда смеялся папа.
Неважно, где находимся мы с Тинкой: смотрю ли я на неё издалека, посреди большой компании или мы в два лица жрём что-нибудь под киношечку у меня дома - меня окутывает лёгкое, огромное как воздух, чувство Красоты. И там, внутри себя, я прыгаю, я машу руками и громко кричу «Смотрите!». Что, впрочем, совсем не обязательно. Потому, что все и так смотрят.
Из всех наших разговоров с Эарвинг об эльфах, музыке, книгах, кино, чувствах, творениях, котах, снова об эльфах, я больше всего люблю те, которые мы болтаем, сидя на кухне. За едой, готовкой или просто так. О всякой чепухе, бывает, болтаем.
Однажды Лис подошёл ко мне, сам, и, прислонившись лбом к моему лбу, постоял так немножко. Самое драгоценное воспоминание.
Рамил умеет пищать тонким противным голосом, который действует на меня как палец из анекдота - я слышала его уже много раз, но каждый раз ничего не могу поделать и смеюсь как помешанная.
